Медики на войне – особенные люди. Они не ходят в бой, а если их и берут, то мощно прикрывают. Потому что они – надежда. На жизнь
Один из таких спасителей – хирург Вадим Битчук.
Встречу с ним мы назначили в кафе.
- Вадим, я уже на месте.
- Да, но у меня есть еще 12 минут.
Пунктуальный, собранный, говорит откровенно и по делу. Семьянин. На встречу Вадим пришел с младшим сыном – пятилетним Максимом. И пока малыш уплетал свое угощение, его папа (мальчонка, кстати, встретил его словами "Папа, ты – мой герой") рассказал о том, как война из медиков делает полноценных военных.
29-летний Вадим Битчук три года проработал хирургом.
- Вадим, возможно, мои вопросы покажутся вам глупыми, но все же. Я, честно говоря, не совсем понимаю, как врач может одновременно и воевать, и лечить.
- Давайте начнем с самого начала. Меня призвали в первый же день мобилизации – 3 марта. Я тогда работал в Киеве, и приехал на выходные домой. Утро понедельника, объявляют мобилизацию, а я прекрасно знаю, что медики идут первыми. Пошел в военкомат задать вопрос, приходила мне повестка или нет. Мне сказали что-то в духе: "Кому вы тут нужны, уходите". Я говорю: "Ну как, а если что-то начнется". Меня спрашивают: "Вы что, на самом деле хотите?" Я отвечаю: "Что значит хочу? Надо!".
Мне выписали мобилизационную повестку. Тогда еще, в марте, боевых действий не было, но начался призыв. Вначале я был офицером отделения формирования команды, грубо говоря, довозил людей до части. Далее стал возглавлять областную медицинскую комиссию при областном военкомате. Там встретился с ужасающей коррупцией и начал бороться с системой.
- Каким образом?
- Очень просто: есть приказ 402 – это такая большая книжка – где четко расписана понятным языком каждая стадия заболевания и сразу понятно – годен призывник или не годен. Я видел натяжки. Если терапевтам или кожникам удавалось меня обмануть, то хирургам – нет. Я сталкивался с такими ситуациями, когда у человека находили родинку на шее и говорили, что он не годен. Мол, как это он наденет на шею автомат, а если ее ремень травмирует?
В общем, очень спорил с ними, начал наводить свои порядки и на третью неделю моей работы меня пытались подставить. Не получилось. Я сразу же поехал в областной военкомат, там абсолютно нормальные люди, они меня поняли и сказали, что знают обо всей ситуации.
Далее я стал заниматься призывниками в Дзержинском военкомате. Я мог привести двадцать призывников и не каждый второй из них оказывался больным, несчастным и убогим. Потому что они меня боялись, мне "начесать" на ухо нельзя.
- А как вы оказались в зоне АТО?
- Как только начались боевые действия, я начал писать раппорта, чтобы попасть в АТО. Написал семь раппортов, причем три первые летели мне в лицо с криками "не нужно тебе туда лезть, там есть кому, без тебя справятся". Но я понял, что туда ребят отправляю, а сам сижу здесь дома с женой и хорошо мне, и не страшно. И еще одна мотивация – чтобы война не пришли в мой город, мой дом.
Меня отправили в 93-ю механизированную бригаду в Днепропетровскую область. Создавалась очередная тактическая группа, в которую вошли харьковчане и все были добровольцами.
- Помните, что почувствовали, когда попали из мирной жизни в зону боевых действий?
- Было радостно, если честно. Но мы не попали сразу в зону боевых действий. Мы приехали в тихую спокойную Днепропетровскую область и пробыли там неделю, мы каким-то образом готовились. Плохо или хорошо – не буду комментировать. Там быстро учишься…
С тобой - необученная медсестра и ржавый скальпель
- То есть с того момента вы были больше военным, чем медиком?
- Когда приехал туда, меня хотели назначить начальником медицинского пункта. Я не очень и хотел, хотя и понимал, что будут командировки в зону боевых действий. Я зашел в медпункт, в операционную…ну это даже не похоже на перевязочную. Попал в передвижной пункт, который ездит за батальоном – это машина, где должен быть операционный стол и набор инструментов. Я попросил – покажите мне перечень того, что я должен сделать в этой машине как врач. И получил такой список! Я должен делать и лоботомию, и лапаротомию, и торакотомию, и ушивание корня легкого – это сложнейшие операции. С тобой необученная медсестра, нет элементарных инструментов, даже советских. Было пару крючков, зажимов и один ржавый скальпель. Притом нужно было взять на себя огромную материальную ответственность: по бумагам оно есть, а по факту – нет. И я сказал – нет, ребята, я на этой машине уеду в тюрьму. Отправляйте меня в АТО в любом качестве. И поскольку я офицер, меня назначили командиром взвода харьковчан.
У нас должен был быть командир роты. На вид такой боевой, но как только оказалось, что мы будем куда-то отправляться, он моментально заболел. Командир взвода куда-то пропал. Единственный офицер, которым я по сей день восхищаюсь – это командир батальона.
- Но все равно вы были больше, чем бойцом – медиком.
- Мы занимались всем: и диверсионной и разведывательной деятельностью, прямыми столкновениями, нас использовали и как штурмовую бригаду. И при этом я не потерял ни одного человека. Да, у меня было очень много раненных. Под Песками из 24 человек 16 было ранено.
- А что было до взятия Песок?
- Было много: мы достаточно долго шли колонной, меняли позиции, зачищали территории. Мы освобождали поселок Тоненьке, наш батальон первый за три месяца пробил окружение донецкого аэропорта. Там, кстати, так долго сидели снайперы, что уже не могли разговаривать друг с другом. Они были настолько рады нас видеть!
- Сложно представить, как действует медик в бою: с одной стороны нужно стрелять, с другой – помогать раненым.
- Раненого достаточно скинуть в ближайший окоп и по-любому идешь дальше, а потом разбираешься. Задача в "поле" – остановить кровотечение, если оно есть, вколоть наркотик, сбросить в относительно безопасное место (под дерево в зеленку, в яму), чтобы он не попал под обстрел. Моя задача была командовать взводом, хотя пришлось и оперировать.
Врач находится в базовом лагере, а в бою есть только стрелок-санитар, у нас их особо не было. Я им что-то рассказал, как-то инструктировал. Спасало, что во взводе было два медика. Я вмешивался, когда уже заканчивался бой.
- Я знаю, что оперировать приходилось даже под фонариками.
- В аэропорту было очень много раненых, у них был свой фельдшер, который вообще ничего не понимал. На вопрос: "У тебя есть антибиотики?" отвечал "Нет". Местного анестетика – тоже нет. Я говорю: "Покажи мне, что у тебя есть". Он высыпает пакет с лекарствами - 10 пачек лидокаина, цефтриаксон. Есть все, только он не знает, для чего это. Меня после ранения в Песках вывозили в аэропорт, и я объяснял ему, как меня перевязывать.
Мы когда прорвались в аэропорт (наши носа не показывали, они были окружены) там было очень много раненых, в холодильники ресторана сгрузили двухсотых – вывезти их не было возможности. Что я смог сделать на месте – сделал. Препараты у них какие-то были. Инструментов, к сожалению, нет. Нашлись какие-то одноразовые скальпели. Но, тем не менее, где-то ножом подмогли, где-то что-то приспособили под зажим. Где смогли – повытаскивали осколки. Когда мы только начали операцию, вырубился свет в подвале и ребята держали фонарик, Саша сушил рану, а я штопал, резал.
Боевых товарищей и медиков Александра Калия (слева) и Вадима Битчука (справа) встречали вместе с "киборгами" донецкого аэропорта.
- Вас не поразило увиденное?
- На втором курсе я подрабатывал медбратом-анастезистом в отделение шокореанимации и политравм. Это огнестрельные, ножевые ранения, ДТП, падение с высоты. Это самая примитивная хирургия. На вид она самая сложная, грязная, но там спасаются жизни. Так что на войне я не испытывал никаких проблем. Прямое попадание минометного снаряда – от человека остается мало чего – у меня не вызывало никакого ужаса. Мы старались вытащить всегда наших танкистов, потому что понимали, что без них мы пропадем. В моем взводе было три БМП, которые просто не стреляли – это плохо ездящий трактор. Мы никогда не ездили внутри, только сверху, потому что при попадании снаряда - это братская могила.
- Насколько обеспечены медикаментами военные врачи?
- Основная масса медикаментов для первой помощи есть. Кровоостанавливающие препараты, конечно, не крутые американские, а наши отечественные, элементарные антибиотики, местные анестетики. У каждого солдата есть ИПП: жгут и шприц-тюбик с одной дозой производного морфина, который нехорошо работает (проверено на себе).Но ни у кого нет с собой аптечки, и даже если бы она была, 90% не сумело бы ей воспользоваться. Некому просто объяснить - как.
- Некоторые от нервного напряжения начинают пить. Приходилось ли работать психологом, общаться с бойцами?
- Там не пьет никто. Первыми умирают дебилы и трусы. Алкоголиков я причисляю к разряду дебилов. Они теряют дезориентацию, и их срезает снайпер. Дебилами я еще называю тех, кто пришел в армию умереть за Украину. Умереть – это не цель, это глупость. Твоя цель - выжить и выполнить задачу.
Поначалу я пытался быть добрым. Вначале мы приехали в Днепропетровскую область, никто не стреляет, и от безделья началось пьянство. Я пытался с этим бороться, но настроил против себя кучу людей, некоторые мне пообещали, что первая пуля - моя.
Но все решилось, когда в первый раз было страшно – нас в первый раз обстреляли. На своей БМП-шке я сел сзади – хотя командир взвода должен ехать впереди, на самом видном месте – еду, покуриваю сигарету, а тут как-то стремно, стрелять начали, а потом перестали. Механик-водитель начал вилять, дорога узкая. Мат стоит, все орут: "Командир, командуй!", я говорю – "Подождите, вы же кричали, что я не офицер, а пиджачник, вы же сами здесь все генералы – командуйте". В общем, после этого все проблемы пропали, никто уже не обещал расстрелять. Первый бой все показывает: кого и куда с собой брать, а кого оставлять.
- Но все равно не все могут держать себя в руках.
- Проблемы появились после первых убитых во втором взводе. Некоторые ребята, когда реально увидели смерть своих, поломалось. Одного, который поплыл, вообще списали. Командиру надо за этим следить.
Боец закричал: "Отступаем", а я пообещал: расстреляю, кто двинется с места
- Вас ранило в бою за Пески. Расскажите об этом.
- Ранение я получил сразу после того, как мы пробили коридор к донецкому аэропорту и пошли брать Пески. В 07:00 нам была поставлена задача штурмовать два блокпоста.
Нас отправили просто на убой. Мы шли штурмовать блокпост, на котором было закопано два танка, на котором стояли СПГ и более 200 человек. Его можно было взять только пехотой. Они стояли прямо впритык к поселочку.
Я повел свой взвод к ближнему к Донецку блокпосту. Задача стояла штурмовать блокпост и зачистить поселок. По сути, реально это была разведка боем. Но мы об этом не знали заранее. Должна была быть артподготовка 2,5 часа и минометами, и "Градами". Но когда мы зашли на блокпост, там никого не было. Они ушли в деревню, их предупредили.
- Кто?
- Вероятно, кто-то из Генштаба. Я задачу получил в 07:00, в 07:15 поставил ее командирам подразделений. Из наших никто не мог это сделать. Самих себя на убой…это глупо.
Бой был очень тяжелый, потому что над блокпостом мост, на нем - снайперы, в зеленке снайперы, а за мостом минометный расчет. И они нас накрывают. Живыми мы остались по одной причине – танкисты смогли взорвать один из закопанных танков, а это очень тяжело. Тем не менее, непрофессиональный танкист, наш харьковчанин, воевал геройски. А на втором заклинила пушка. Если бы не заклинила, нас бы уже не было.
Один человек, которого я категорически не хотел брать, заорал: "Отступаем". Мы зашли на блокпост и нас начали накрывать минометами, человек испугался. Я увидел замешательство бойцов, поднял автомат вверх, дал очередь и говорю, такие вы сякие (конечно, выражения уже не подбирал), мол, кто двинется с места – расстреляю. Ведь мы взяли уже блокпост, он наш.
Бой шел порядка трех часов, но меня срезали одним из первых - как раз пока я всех привел в чувства, порасставлял по местам.
Я увидел СПГ, повернутый в другую сторону. Я своих загнал под мост и в окопы. По окопу я должен был дойти до этого СПГ. Я добежал до него и за мной уцепился парень из другого взвода, которого поставили к нам на усидение. И я вылез на кромку окопа, встал на корточки и как только повернул СПГ – получил ранение в грудь. Сработал снайпер. Работал в сердце, но промахнулся.
Я упал. Подумал, что где-то что-то взорвалось и мне вывихнуло плечо. Занемела рука, с куском мяса, который вылетел сзади, вылетело еще и сплетение нервов. Я говорю этому парню: "Дерни за руку". Он дергает, дергает и говорит: "Там кровь". Он выглянул посмотреть, откуда в меня стреляли и его ранило в шею. Он падает на меня и буквально через 3-4 секунды умирает. Женя его звали. Хороший мальчишка, ему лет 19-20. Далее кто-то из ребят меня прикрыл огнем, я дошел до моста, была перебита подключичная вена, началась кровопотеря.
Я помню, кто-то мне воды принес. Меня спасло, что была достаточно большая дырка, я смог туда просунуть палец, войти пальцем в вену и заткнуть ее. Я оперся на колонну моста и тут уже на какой-то момент "ушел".
Меня вывезли вначале в аэропорт и как только мы зашли туда, начался страшный градовый обстрел, часов на шесть. Лупили - носа не показать. Много раненых было. Я подсказывал, что вводить командиру второго взвода – у него было внутрибрюшное кровотечение.
Потом нас вывезли в Красноармейск окольными путями, с несколькими пересадками. Перебрасывали раненых и трупы, которые удалось вынести, от которых что-то осталось. Всех привезли в ЦРБ.
Как только меня выпустили из операционной, я только начал отходить от наркоза, закурил, и мне нужно было звонить жене (у нас с ней условлено время, которое я не могу пропустить). Удалось переговорить и обмануть ее.
Она узнала все за час до того, как тесть ее привез в Днепропетровск (меня перевели туда из Красноармейска). Я долго не решался ей сказать даже в Харькове, что я пошел добровольцем.
Комиссия меня признала негодным, я демобилизуюсь. Скоро у меня операция, шансы, что будет работать рука - 50 на 50.
Оперировать людей приходилось в разгромленном аэропорте. Фото Александра Сергеева.
- А не жалеете, что больше не попадете в зону АТО, как боец?
- Я не расстроился, потому что у нас есть альтернатива – батальоны. Я даже обрадовался, что не буду причастен в ВС. Сейчас у меня есть предложение от Айдара командовать их полевым госпиталем.
Вадим – удивительно собранный и спокойный человек. Говорит, что даже ненависти к врагу у него не было. До некоторых пор.
- Я не испытывал ненависти к врагу, но когда стали погибать товарищи, эта война стала личной. Шел я за территориальную целостность, а воевал после нескольких боев за Женю, Андрея, за тех, с кем ты сгущенку из одной банки пил, женщин обсуждал. Утром он тебе анекдот рассказывает, а через час лежит кусок мяса.
- Мне кажется, что вас ничего не может вывести из равновесия.
- Это так. Хотя, я не могу сдержаться, если мне говорят: "Ну и дурак, что туда пошел" или "Сам виноват, никто тебя туда силой не тащил". Могу ударить за такие слова.
ЕЩЕ НОВОСТИ ХАРЬКОВА
Тюремная ротация: луганских узниц перевели в Харьков
В Харькове пьяные пассажиры пять раз ударили таксиста ножом в грудь, не желая платить за проезд